— Билл, я не виноват, ей-богу! Ты же меня знаешь, Билл! Знаешь, что я не мог… не мог этого сделать!

Дюкро помолчал, прежде чем ответить.

— Знаешь, я склонен тебе верить, Энди, — сказал он наконец, — даже несмотря на то, что говорит девушка. Ведь я тебя знаю не первый год. А человек не может измениться за каких-нибудь пять минут. Само собой, ты мог бы затащить в постель эту крошку. И я бы ничуть тебя не винил, если б так оно и было. Но чтобы изнасиловать ее — нет, на тебя это не похоже!

— Спасибо, Билл.

— Но тогда… и влип же ты!

— Я знаю.

Дюкро кашлянул и отправился по коридору в контору. Латур запоздало пожалел, что не попросил у Билла сигарету. Билл наверняка оставил бы ему всю пачку.

Ночь, казалось, тянулась бесконечно. Но вдруг за стеной, где была парковка, послышался неясный шум. Латур прислушался. Загремели канистры. Потом он различил звяканье оловянных тарелок и мисок и догадался, что в маленькой кухоньке за стеной кто-то из тюремной прислуги принялся готовить завтрак.

При одной мысли о еде его чуть не вывернуло, но он бы отдал все, что имел, за чашку горячего кофе. С горящими глазами он ждал, когда появится заключенный, которому разрешали прислуживать на кухне. В тюрьме это тоже являлось привилегией. Но он все еще не приходил. И тут он вспомнил: большинство из добровольных поваров были цветными, а поскольку в основном это негры, то ни одному из них не позволялось пересекать невидимую границу, отделявшую камеры, где содержались белые женщины, от остальной тюрьмы. Стало быть, вздохнул Латур, ему придется дожидаться кофе еще долго. По крайней мере до тех пор, пока не заступит дневной дежурный.

Было уже почти восемь, когда в коридоре послышались шаги и появился Том Муллен в сопровождении Джека Рафиньяка. В руках у того был поднос с двумя кружками кофе и двумя оловянными тарелками с овсянкой, сдобренной мясной подливкой. Муллен отпер дверь камеры, где сидел Латур.

— Пошли, Энди.

— Куда еще? — проворчал тот. — Неужто нельзя подождать, пока я выпью кофе?

— Тебя ждут, — недовольно буркнул Муллен. — В караулке.

Под его испытующим взглядом Латур невольно поежился.

— Проклятье, Энди! Хотел бы я знать, как оно было на самом деле!

— Я этого не делал. Том.

— Это я уже слышал.

— Это правда.

Муллен задумчиво позвенел ключами.

— Не знаю… просто не знаю, что и подумать. Ведь мы со стариком оба считали тебя порядочным парнем, вот что обидно! Но уж коли человеку приспичит, скажем, какая-нибудь горячая бабенка задурит голову, черт его знает, на что он способен! Я такое уже повидал! — И тут он добавил: — Но будь я проклят, если тут один маленький факт не свидетельствует в твою пользу!

— И что же это за факт?

— Да если парень женат на очаровательной светловолосой куколке, да еще такого класса, как твоя жена, то, хоть убей, не могу понять, с чего бы ему вздумалось приставать к той малышке, что сейчас загибается на больничной койке?!

— Слушай, давай не будем о моей жене, ладно?

— Боюсь, что ничего не выйдет, Энди. Так получилось, что она и этот ее братец сейчас как раз здесь. Принесли тебе позавтракать.

Латур никогда не замечал, как длинен тюремный коридор. Ольга ждала его снаружи, лицо ее было бледным, но спокойным, из аккуратной прически, отливавшей на солнце золотом, не выбивался ни один волосок. Она сидела за столом в караулке. На столе стояла плетеная корзинка для пикников.

Муллен бросил взгляд на часы.

— У вас двадцать минут, не больше, — проворчал он и закрыл за собой дверь.

В ледяном голосе Джорджи звучало нескрываемое презрение.

— Кажется, я не так уж сильно ошибался насчет тебя! Вот, стало быть, что представляет собой человек, за которого вышла замуж моя сестра! Подумать только — ведь ты мог сотворить такое и с ней! Остается только надеяться, что тебе не удастся заморочить голову судье и он воздаст тебе по заслугам!

Ольга молча вглядывалась в лицо мужа. Наконец, не поворачивая головы, она бросила брату:

— Заткнись! И убирайся отсюда!

— Но, Ольга!… — запротестовал было светловолосый юнец.

— Вон, я сказала!

Пожав плечами, Джорджи вышел из комнаты. Дверь караулки с грохотом захлопнулась за его спиной. Латур никогда и представить себе не мог, чтобы тишина могла так давить. Ему было мучительно стыдно, что она видит его грязную рубашку и заросшее колкой щетиной лицо.

Ольга придвинула ему корзинку:

— Вот. Я принесла тебе поесть.

— Зачем? — в упор спросил Латур.

— Даже в тюрьме нужно есть. Мы с матерью часто приносили в тюрьму еду… моему отцу. Это было давно, еще в Китае. Так продолжалось до тех пор, пока нам не повезло и мы не вырвались в Сингапур.

Она аккуратно расстелила на столе белоснежную салфетку и вытащила термос с горячим кофе. Вслед за ним появились чашка с блюдцем, завернутая в чистое полотенце тарелка со сдобными горячими булочками и баночка домашнего джема из гуавы.

— Извини, что так мало, надо было бы захватить чего-нибудь более сытного. Но как-то непривычно придумывать завтрак, который надо унести в корзине.

— Все чудесно, — успокоил ее Латур. — Спасибо, что подумала об этом.

— Ешь, — тихонько шепнула она. — У тебя не так уж много времени. Тот офицер сказал, всего двадцать минут.

Латуру нисколько не хотелось есть, но, чтобы не огорчать Ольгу, он принялся запихивать в себя булочки. Так много нужно было бы сказать ей, но он не знал, как начать.

Ольга украдкой поглядывала на него, уже готовая задать вопрос, который готов был сорваться с ее языка, но каждый раз удерживалась. Похоже, она, как и Латур, разучилась разговаривать ни о чем. Такого с ними еще не бывало.

Вопрос так и остался незаданным, потому что дверь распахнулась и на пороге вырос Муллен:

— О'кей, Энди. Пошли!

За его спиной с перебинтованным лицом стоял Джордж Вилльер. Сняв с пояса наручники, первый помощник ловко защелкнул их на запястьях Латура.

От изумления Вилльер выпучил глаза:

— Ото, так, значит, и до тебя добрались, Латур?! Ну и слава Богу! А то нос задирал: смотри, мол, я какой! Так вам, сукиным детям, и надо!

— Хватит молоть чепуху, Вилльер! — резко оборвал его Муллен. — Здесь леди, неужто не видишь?

— Прошу прощения, — извинился тот. — Мне очень жаль, мэм, только этот парень вечно ко мне придирался!

И тут Ольга, наконец, решилась сделать то, о чем думала все это время.

— Вы позволите мне задать мужу только один вопрос? Прошу вас!

— Конечно, — кивнул Муллен.

Она встала и, выпрямившись во весь рост, глядя прямо в глаза Латуру, сказала:

— Тот человек, которого, как они сказали, ты убил… Бог с ним. Это сейчас не так важно, по крайней мере для меня. — С фатализмом, свойственным ее нации, она одним пожатием плеч дала понять, что смерть Лакосты для нее ничего не значит. — В конце концов, убивают многих. Я хочу спросить о другом.

— О чем? — Голос наконец-то вернулся к Латуру. Надменно вскинув вверх подбородок, Ольга испытующе всматривалась в его лицо, словно забыв о мужчинах, которые не сводили с нее глаз.

— Я хочу услышать правду. Ты и в самом деле пошел к той женщине после меня? И был с ней близок, не важно, по доброй воле или нет?

— Нет! — тихо сказал Латур. — Клянусь!

Ольга некоторое время еще вглядывалась в его лицо и, наконец, со вздохом обронила:

— Я тебе верю! — Ее голубые глаза наполнились слезами. — Но я не смирюсь с этим! Вот увидишь! — Привстав на цыпочки, она поцеловала его. — Бог да благословит тебя, муж! Когда тебя приведут в суд, я буду сидеть в первом ряду!

Глава 12

Зал, где обычно происходили судебные заседания, был забит до отказа. Несмотря на протесты пожарника, молчаливая толпа мужчин и не менее молчаливых женщин запрудила все коридоры и проходы, выплеснулась в холл.

В прилегающей к залу комнатке, где арестованные дожидались суда, сидели Джин Эверт и Латур. Адвокат даже не пытался скрыть, насколько серьезно положение его подзащитного. Впрочем, и сам он выглядел так, словно провел бессонную ночь.